Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Человек
Текст: Екатерина Малышева
Фото: Владимир Аверин
Текст подготовлен проектом «Гласная» — журналистской командой, которая собирает истории сильных женщин, меняющих общественный ландшафт в России и занимающих активную жизненную позицию
В 2010 году проектировщица систем электроснабжения Софья Пугачева переехала из Петербурга в глухую деревню в Новоржевском районе Псковской области. А через несколько лет пошла на выборы от партии «Яблоко» и была избрана главой района. В районе нет газового отопления, кинотеатра и бассейна, а основная обувь почти круглый год — резиновые сапоги. Но главное: район никогда раньше не возглавлял представитель оппозиционной партии.
К кандидатам от «Яблока» всегда и везде пристальное внимание. Документы к выборам мы проверяли под лупой, чтобы только не дать повода зацепиться за какую-нибудь закорючку и снять меня с выборов. У нас была совершенно дикая ситуация с музыкой одного итальянского композитора, которую мы использовали в видеообращении, — якобы были нарушены авторские права, хотя мы взяли ее из открытых источников. Наши противники за это зацепились, и за несколько дней до дня голосования районный суд снял меня с выборов. Я очень переживала — бесчестная игра всегда выбивает из колеи. Мы получили согласие композитора с живой подписью и в итоге выиграли в апелляции, решение о снятии с выборов было отменено.
Другая ситуация была с моим двойником: «Коммунисты России» выдвинули на выборы уборщицу рынка, мою однофамилицу по имени Светлана. Она отняла у меня 42 голоса — просто потому, что в алфавитном списке кандидатов Пугачева Светлана стояла выше Пугачевой Софьи. Не знаю, как эту женщину уговорили участвовать. Видимо, она просто не понимала, во что оказалась втянута.
Думаю, в итоге нам удалось победить благодаря тому, что объединились люди разных политических взглядов. Меня активно поддерживали и коммунисты, и беспартийные, и те, кто раньше поддерживал «Единую Россию», — видя, какую нечестную игру они ведут. Это было голосование не столько за меня, сколько против «Единой России». Но и пять лет моей работы депутатом, думаю, тоже не прошли зря: люди знали, что я прислушиваюсь к их мнению и работаю для них.
В ключевой момент технически нас спасло наблюдение, особенно на участке в Жадрицах: там я на 70 с лишним голосов опережала соперника, и это обеспечивало мне победу. По окончании голосования я пришла в ТИК: данные по девяти из десяти избирательных участков уже были занесены в систему, а по Жадрицам — нет. Сидим, ждем — последней участковой комиссии все нет и нет. Происходит что-то непонятное. И мы решаем ехать в эти Жадрицы. Приезжаем, а участковую комиссию не выпускают из помещения. Их пытались заставить фальсифицировать голоса и посчитать всё «как надо», хоть там были и наши наблюдатели. Им звонили из области — кто именно, мы не знаем, — но их не выпускали, пока не переделают протокол. Начали разбираться, что случилось, объяснять членам комиссии, что фальсификация — это уголовка. Видимо, это повлияло, они взяли протокол и поехали в Новоржев. Мы буквально сопровождали комиссию до здания администрации района, пока все данные не занесли в форму.
Но тут — новый поворот. Председатель ТИК заперлась со своими помощниками у заместителя главы района — решали, что с нами делать. Время — второй час ночи. И они решили: придумали жалобу, которая якобы появилась за пять минут до закрытия участка в Жадрицах, пытались уговорить членов комиссии принять эту жалобу. Но честность победила, нам удалось сохранить голоса. Я выиграла на половине участков с разным разбросом, но эти 70 голосов в Жадрицах и обеспечили, в конечном счете, нашу победу. В районе оказались люди, которые хотели честных выборов. Просто честных выборов.
Дома я была в пятом часу утра. Только тогда осознала победу. Позвонила родителям, обрадовала их. На следующий день соцсети разрывались от сообщений типа «Домохозяйка выиграла выборы, теперь район развалится».
Я вообще никогда не думала о политике. Никогда не видела себя депутатом, а уж тем более — главой района. Наверное, это как-то само собой произошло. Когда у человека есть убеждения, а что-то происходит нечестно и несправедливо, он не пройдет мимо, а попытается что-то сделать. Получится, не получится — неизвестно, но хотя бы перед собой не будет стыдно.
Мама у меня врач-педиатр, всю жизнь проработала с детьми. Папа — физик-математик, работал в школе, потом ушел в нефтянку. У меня инженерный склад ума, тяготела к техническим предметам. Казалось, что найти работу с техническим образованием можно всегда. Даже в политике помимо того, чтобы языком чесать, надо еще и что-то делать. А делать получается не у всех.
После авиационного университета в Уфе — у меня диплом инженера по электрооборудованию летательных аппаратов — работала технологом на местном заводе. Мы делали электродвигатели для военной техники, пылесосы «Агидель», насосы. Потом ушла в частную компанию, позже в «Лукойле» делала проекты для нефтяных месторождений. В 2009 году переехала в Петербург к мужу.
С мужем мы познакомились в конном походе по Башкирии. Мы сразу понимали, что не сможем жить в городе, и стали искать участок в сельской местности. Выбрали Псковскую область — потому что там лучше воздух, чем в Ленинградской. И однажды нашли: наш домик в деревне Лябино стоит на холме, внизу озеро, открывается шикарный вид. На переезд и строительство дома мы копили почти год. В тот момент надо было сделать выбор: или работать и строить карьеру, или завершить дом. Потому что если в первые годы не завершить строительство, оно затягивается навсегда. На том этапе я выбрала дом, и в 2010 году мы переехали в Лябино.
Когда достроили дом, родился ребенок. Спустя два года я стала усиленно искать удаленную работу — уже любую. Потому что в проектировании быстро появляются новые технологии, надо было многое наверстывать. А живя в деревне с ребенком, это делать сложно — у нас активный мальчик, он везде бегает, ему везде надо залезть. Я постоянно была привязана к нему, а папа у нас работал — он технический писатель в IT-сфере. Доход мужа позволял нам существовать.
И тут случилось мое депутатство. В 2015 году у нас в Псковской области было объединение волостей. Подписи за объединение депутаты поставили задним числом. Я поняла, что у депутатов есть полномочия, и решила получить их сама. Это была работа исключительно на общественных началах: мы имели право на компенсации за канцелярские принадлежности, 200 рублей в месяц, но ни разу их не попросили — бюджеты и так нищие.
Пока два года была сельским депутатом и пыталась решать разные проблемы, часто приходили отписки, даже через прокуратуру не удавалось добиться результата. Когда стала районным депутатом, было примерно то же самое. И тогда я решила: надо менять траекторию, идти в исполнительную власть.
Помню этот момент: мы в «Яблоке» искали кандидата. Я предлагала другого человека, но он не видел себя главой района. Было понятно, что люди устали от предыдущего главы, от бездействия и безнадеги. Тогда я остро ощутила: либо сейчас мы идем на выборы — либо потеряем еще пять лет, которые район может уже не пережить. Не то чтобы я очень хотела стать главой — меня волновало будущее района, как бы пафосно это ни звучало.
Первое, к чему пришлось привыкать на новой должности, — регулярные публичные выступления. Самым большим стрессом для меня был отчет перед депутатами в прошлом году, когда они влепили мне «неуд» за работу. И в итоге получили суды о неправомерности своего решения. Мы его обжаловали, потому что нельзя такое терпеть. «Неуд» мне поставили незаконно: у депутатов есть право оценивать работу главы за год, а они решили оценить за три месяца. Видимо, на самом деле неудовлетворительной была работа предыдущего главы за девять месяцев. Вообще по уставу депутаты просто заслушивают отчет и не обязаны выставлять оценки. Но два «неуда» — это уже повод поставить вопрос о снятии главы с должности. Понятно, что именно это они и хотели сделать.
Местные депутаты — только исполнители, конечно. У меня с ними нет проблем в общении, но их руками воплощается чья-то воля сверху. В судах, например, их защищали юристы депутата Госдумы Александра Козловского. Когда мы выиграли, они подали на апелляцию в облсуд, но решение устояло. Хочется верить, что судебной системе еще можно доверять.
В этом году во время отчета перед депутатами было уже привычнее: много цифр, фактов, вопросов. Я отчитывалась почти три часа. Больше часа мне задавали вопросы. Создалось впечатление, что все было расписано по ролям и вопросы заготовлены заранее, возможно, даже не самими депутатами, а кем-то сверху. Это было видно: человек задает вопрос — читая его по бумажке! — по теме, которую ни разу не затрагивал на сессиях. При этом депутаты от «Единой России» сидят рядом и задают взаимоисключающие вопросы. Но главное, им было все равно, что я там рассказывала: на несколько вопросов я ответила еще во время отчета, но они этого даже не заметили.
В этом году оценку мне выставлять не стали — только заслушали. Знаю, что планировали поставить «неуд», готовились к этому. Предполагаю, что у них просто не набралось нужного количества голосов: всего депутатов 18, из них 12 от «Единой России», достаточно было трех колеблющихся.
Меня возмущает, насколько некоторые депутаты лицемерны. Когда был Пашков, все дружно поднимали руки, практически не было вопросов. Вставали и говорили: «У нас все, конечно, сложно в районе, но работа ведется, глава старается».
С другой стороны, я всегда за то, чтобы у человека был шанс измениться и исправить свои ошибки. Раньше районные депутаты голосовали строго по указке главы района — я сама была депутатом и знаю, как это делалось. Так было, например, с ликвидацией районной газеты: сначала они голосовали против, потом с ними поработали, на сессию приехала из области председатель комитета по местному самоуправлению, рассказала о преимуществах слияния газет — и те же самые люди проголосовали за.
А я от них этого не требую — голосовать как-то иначе, чем по совести.
Я обращаюсь к ним: вернитесь в человеческий облик, на вас сейчас никто не давит. Вы можете по-человечески голосовать? С ними по отдельности разговариваешь — они все понимают, даже вопросы какие-то удается решать. А на сессии дружно голосуют всем коллективом. Хотя тут, в районе, им ничего не грозит: никто из них не лишится работы, они спокойно могут проголосовать по совести. Но теперь, похоже, давление идет с другой стороны, из области — и они все равно голосуют так, как их «проконсультировали», даже не скрывают этого. Объясняешь им — бесполезно.
В прошлом году я их жалела, с пониманием старалась относиться. Сейчас думаю: хватит, вы все-таки взрослые люди. Вы наверняка понимаете, что делаете. Конечно, есть депутаты, с которыми наладился контакт, есть прогресс. С ними стало возможно обсуждать проблемы. Через несколько месяцев после моего прихода у них проснулось чувство свободы: поняли, что бояться нечего, никто их не уволит. У нас ведь часть депутатов являются директорами муниципальных учреждений, их назначает глава района.
Чем хорош глава района от оппозиционной партии? «Единая Россия» теперь тоже старается что-то сделать. Если раньше они могли не делать ничего и им это сходило с рук, то теперь должны показывать свою работу. Теперь они — оппозиция, им надо добиваться признания. Это все, в конечном итоге, выливается в пользу для района и для жителей.
По итогам выборов в сельские собрания в 2020 году у нас в районе почти все места оказались у единороссов. Есть самовыдвиженцы или так называемые беспартийные, но они все равно от «Единой России». Их курировала и вела «Единая Россия» — видимо, им надо было так разнообразить состав депутатов.
Думаю, если бы не надомное голосование, то яблочники и кандидаты других партий прошли бы в собрания поселений. При подсчете было видно, что выборы состоялись до основного дня голосования и победила «Единая Россия». А в сам день голосования были человеческие результаты — совсем не стопроцентные цифры за единороссов.
Жители района мне рассказывали, как члены участковых комиссий приходили к людям домой и прикрывались моим именем. Бабушки-то не понимали, говорили: «Я проголосую за того, кто поддерживает Пугачеву Софью». А ей в ответ показывали кандидатов от единороссов. Мало того, что они вообще не должны были показывать кандидата, — это еще и делалось вот таким наглым образом!
В сельской местности кандидатов знают не по партийной принадлежности, а как людей — как соседа, брата, свата. А они все идут по партийным спискам. Объяснить, почему твоя соседка, будучи членом «Единой России», будет депутатом хуже, чем если бы она была членом другой партии, очень сложно. Ключевое отличие в том, что нас в «Яблоко» никто не сгоняет: туда приходят люди, которые осознанно выбрали свой путь. А единороссам говорят: «Надо же кому-то идти. Давай ты». Если человек отказывается, ему говорят: «Найди кого-то, кто пойдет. Если некому — ты пойдешь». В итоге в политику идут люди, которые не понимают, зачем им это нужно. Я, например, знаю, что некоторые депутаты-единороссы в районном собрании даже не открывали устав района.
У нас люди очень не хотят втягиваться в политику, не осознавая, что политика уже проникла во все сферы нашей жизни. А когда на депутата-соседку начинают давить, чтобы она проголосовала «как надо», ее по-соседски могут простить. И избирают снова. Так и получилось, что на сельских выборах 2020 года в депутаты прошли в том числе те же люди, которые в 2015 году «сливали» волости. Я не могу этого объяснить.
В январе мне звонили из местной полиции. Интересовались: «Софья Олеговна, а вы не знаете, у нас тут что-то организуется в поддержку Навального?» Вероятно, зондировали почву. Я им ответила, что никто не заявлялся. Мне самой было интересно, выйдут люди или не выйдут. Я своим взглядам не изменила: люди имеют право мирно собираться. Полиция до сих пор видит во мне оппозиционера, а я здесь — исполнительная власть и должна быть лояльна ко всем. Так и ответила полиции. Но на акцию в январе так никто и не вышел. До нас вообще большая политика не доходит.
Думаю, у нас есть оппозиционно настроенные люди, но они почему-то не выходят, хотя бояться им здесь нечего. В Новоржеве есть гайд-парк, где могут собираться без согласований с властью до ста человек. Но при мне им ни разу никто не воспользовался. Последний раз я там сама собирала людей во время своей избирательной кампании, когда мне не давали помещения для встреч.
А вот в Пустошке был случай: когда зимой вместо Путина ученики повесили в школе портрет Навального, полиция пыталась привлечь их к ответственности, вызывали на комиссию по делам несовершеннолетних. Но заместитель главы сказал тогда: «А что они, собственно, нарушили?» И дальше дело не пошло.
Сейчас я почти со всеми нахожу общий язык — не только с депутатами, но, главное, с жителями. Потому что к власти относятся по-другому: даже те, кто голосовал не за меня — а таких было около половины, — знают, что могут прийти, и я всегда их услышу.
А вот с губернатором у меня за полтора года работы так и не было ни одной встречи. Он не встречается только со мной и Светланой Романовной — думаю, это абсолютно не случайно. Я неоднократно отправляла письма с просьбой о встрече. Один раз у губернатора была пятиминутная встреча с главами районов перед Новым годом, нам удалось задержать его на пять минут. Я тогда попросила перенести финансирование ФОКОТа на следующий, 2020 год — мы слишком поздно вышли на аукцион, когда я стала главой. Он сказал, что отношение ко всем районам одинаковое, и если администрация не смогла за год реализовать средства, то они возвращаются в областной бюджет. Обещал, что сразу после Нового года встретится с нами и мы обсудим проблемы наших районов. До сих пор встреча так и не состоялась, да и ФОКОТа пока нет. Но его должны построить в этом году, деньги выделит напрямую областной комитет. Мне все равно, кто делает, — лишь бы объект появился. Повесить бирку «а это я сделала» для меня не важно. Будет — и прекрасно.
Эта зима выдалась сложная. Бывало, что дрова подходили к концу. В районной школе был срыв отопления. Система старая, ее не промывали очень давно, с конца 70-х. Сотрудники школы и коммунального предприятия дневали и ночевали после зимних праздников на работе.
Весной другая проблема — дороги. Если по сельским дорогам ездит тяжелый груженый транспорт, остаются глубокие колеи, все это размешивается, грязь. На каблуках не походишь, проехать бы на УАЗе. Вышла из дома до машины — каблуки, естественно, проваливаются. У меня на работе есть сменная обувь: если еду куда-то в деревню, то переобуваюсь в ботинки, которые не проваливаются. Или в сапоги, вожу с собой по необходимости.
Дороги мы потихоньку делаем: в прошлом году отремонтировали в Новоржеве три улицы, в этом делаем еще две. Отремонтируем площадь перед автостанцией, а то ее страшно показать. Просто стыдно, люди ведь приезжают в город и в первую очередь видят эту площадь. Комитет дорожного хозяйства области обещает выделить деньги на ремонт.
Каждую неделю стараюсь выкладывать в соцсети отчеты перед жителями о проделанной работе. Сейчас, правда, чуть реже, раз в несколько недель — не успеваю. В них обычно пишу, на какой стадии находятся проекты, как решаются текущие проблемы. Посты в соцсетях с отчетами набирают по две тысячи просмотров, это четверть населения района. Конструктивные комментарии беру на заметку. А противники пишут с негативной оценкой: как будто они всю жизнь читали отчеты глав района, и тут какой-то особенно корявый. Им кажется, что они меня цепляют, но это абсолютно не так. Единственная мысль: эту бы энергию — да в мирное русло. Хотела еще ввести электронный документооборот в администрации, но пока откладывается — там платные программы. Все упирается в деньги.
На выборы главы района я пошла не из-за зарплаты. Финансовый вопрос тоже, конечно, имел значение, но не в первую очередь. Потому что идти на эту работу ради денег бессмысленно: больше нервов потратишь, чем денег заработаешь. Зарабатывать спокойно можно, уехав в город.
Политика для меня стала образом жизни, здесь постоянно надо быть на связи, от этого никуда не денешься. Полностью отключиться от работы никогда нельзя. Я получаю 84 тысячи рублей на руки, плюс 70% — единовременная надбавка к отпуску раз в год, плюс компенсация за санаторно-курортное лечение. Но в прошлом году отгуляла в общей сложности только 20 дней из 50, которые мне положены. Причем урывками: в первые дни идут бесконечные звонки, а там, глядишь, отпуск и закончился. Когда моя коллега Светлана Романовна на несколько дней сходила в отпуск во время пандемии, ее тут же обвинили в том, что она чуть ли не во время военных действий оставила район!
Это, конечно, бред, потому что усталый глава — хуже для района нет. А усталая женщина — лучше вообще близко не подходить. Женщина всегда должна быть источником энергии. Если она отдохнула, довольна жизнью, все у нее в порядке, то она энергична и готова делиться энергией. В этом году летом хочу навестить родителей в Башкирии, целый месяц побыть с семьей.
С одной стороны, меня вдохновляют люди, которые живут в районе, хотят перемен. В то же время я противник панибратства, стараюсь держать дистанцию. Даже когда ветеранов с юбилеем поздравлять еду, они готовятся, ждут, накрывают стол, предлагают выпить за здоровье юбиляра, я себе этого не позволяю. На чай с тортиком могу согласиться, чтобы не обидеть хозяев. Для меня встреча — в первую очередь общение, чтобы больше узнать о людях, об их жизни.
Я вообще считаю, что все деловые вопросы должны решаться как раз без алкоголя. У нас тут был мем недавно: районный депутат от ЛДПР Алексей Карасев посоветовал главе Пустошкинского района, той самой Васильковой, получше идти на контакт с чиновниками и, если надо, решать вопросы через баню, потому что «так принято в российской политике». Но у нас в Псковской области на муниципальных должностях и должностях муниципальной службы в органах местного самоуправления работает 82,8% женщин. На высших должностях — 56% женщин, «Псковская губерния» писала об этом. Что же им всем, в бане решать вопросы? Конечно, это было сказано, чтобы унизить конкретно эту главу района.
Я стараюсь соблюдать рабочую дистанцию: мое окружение осталось практически тем же, что и раньше. Это ограниченный круг близких людей, с которыми я познакомилась еще до избрания. В соцсетях тоже стараюсь не акцентировать личное. Семья есть семья, и я не хочу вовлекать ее в свою деятельность, моя работа слишком эмоционально нагружена.
С тех пор как меня избрали главой, я сплю по пять часов. Утром в выходные говорю себе: «Ну полежи ты еще немного, сегодня выходной». Иногда удается, но сон все равно беспокойный. И получается, что к понедельнику снова не высыпаешься.
После работы часто ухожу в семь-восемь вечера, когда в администрации уже пусто. Уборщица моет у меня — ухожу самая последняя, как капитан корабля. Надеюсь, не тонущего.
На спорт тоже пока не хватает времени: домой приходишь как выжатый лимон, тут неделя за месяц идет. Знаю, надо просто себя пересилить и пробежать пару километров, потом придет удовольствие от бега. Я же занималась спортивным ориентированием, легкой атлетикой, три и пять километров в институте бегала. В новогодние каникулы удалось на лыжах походить. Думаю, летом надо попробовать на работу на велосипеде — далековато, правда, из моей деревни 15 километров.
Книги я очень давно не читала, больше СМИ. Ежедневно просматриваю местные паблики, обратную связь от жителей. Конструктивной критики за последний год стало больше. Но пишут и боты — на них можно в суд подать, но не хочу тратить время.
Честно говоря, я отношусь к тому типу людей, которые ценят личное время и тишину. Моя отдушина — прогулка по лесу, где поют птицы. Медитативная музыка помогает заснуть за пару минут: к двум часам ночи, бывает, все еще ворох мыслей в голове.
Мой стиль руководства — женский. Более мягкий. Конечно, и женщины бывают жёсткие, но я мягкая, отношусь к людям с большим доверием.
А еще женщины более договороспособны. По моим внутренним ощущениям, мы устали от воинственного настроя и постоянного дележа власти. Хочется объединять людей ради какой-то общей цели, а общество у нас стало разрозненным. Вижу это по местным сообществам: закидываю им идею для обсуждения, а это часто воспринимается в штыки, везде ищут подвох. Считаю, что люди должны быть политически грамотными и понимать хотя бы основы жизни общества — кто обслуживает мою улицу, кто должен повесить фонарь в деревне. По этим вопросам не обязательно сразу писать главе района. А ведь бывает, на меня сразу Путину жалуются, напрямую.
Стараюсь распределять обязанности. Можно организовать людей, а можно взвалить все на себя — как женщина в семье, которая тащит все буквально до своей смерти, и ей все садятся на шею. В деревнях вообще интересный матриархат: все решает и всего добивается женщина. Мужчина если работает — уже хорошо. Часто он бывает рядом с женщиной просто потому, что должен быть.
Стараюсь говорить «нет» — иногда это нужно сделать. Всегда неуютно чувствую себя, когда приходится отказывать действительно нуждающимся людям в жилье, и ситуация ходит по кругу. Люди приходят за муниципальным жильем, но по закону мы не можем им дать неотремонтированную жилплощадь, а денег на ремонт нет. Или у людей есть прописка, но жить там невозможно. Я привыкла говорить со всеми людьми на одном языке — языке закона. Но иногда наши законы устроены против людей. И тогда мне бывает тяжело.
Стараюсь иногда быть жесткой, у меня сорок человек в подчинении. Считаю, что свои люди должны понимать друг друга с полуслова, даже с полувзгляда. Часто возникает непонимание относительно того, каким должен быть конечный результат. В этих случаях я злюсь, но, наверное, это моя вина — не смогла правильно поставить задачу.
Стараюсь быть хозяйственницей, обеспечить быт района. Поэтому да — в каком-то смысле я домохозяйка, и не вижу в этом ничего плохого. Когда я стала главой района, хейтеры сразу стали везде писать «домохозяйка», «лаборантка, полгода продержалась». Но позвольте: лаборанткой я никогда не работала, с работы меня не выгоняли, я сама уходила. Информация о моей трудовой деятельности была опубликована, когда я избиралась главой. Я все время занимала инженерные должности, могла остаться в профессии и стать руководителем проекта. Но выбрала другой путь. И эти люди будут меня учить?
Я пытаюсь объединить людей, чтобы решить общие задачи, но часто вижу отторжение. Тут как в коммуналке: надо, например, поменять общий бойлер, для этого — сложиться деньгами, а соседи разные и ругаются. Стучат друг другу в стенку, долбят в батарею, у кого-то плачет ребенок. Но вода-то теплая нужна всем.
Скажем, если в городе субботник, обязательно найдется человек, который начинает обвинять, что это я у него в канаве не убрала. Как правильно кто-то написал ему в соцсетях: «Ну не Пугачева же лично пришла и нагадила у тебя там!» При этом все остальные жители и организации вышли на субботник и убрали территории.
Просто в деревнях люди более тесно общаются и чаще переходят на личности. Была лет двадцать назад какая-то обида у одного на другого, и эти двое годами не могут найти общий язык. Это очень мешает. В городах меньше сплетен, меньше общения: там никому не нужна личная жизнь соседа, нужен совместный результат.
Как-то я назвала Новоржев «маленькой Венецией», говоря о его скрытой красоте. После этих моих слов у нас ходит много шуток в том духе, что по весне и осени мы тут тонем в лужах, как в Венеции. А мне хочется сделать красивую набережную и настоящую «Маленькую Венецию», но это пока отдаленная перспектива. И опять же, я не понимаю бездействие людей: такие проекты должны быть инициативой граждан и поддерживаться администрацией. НКО у нас формально есть, но по факту нет — надо ими заниматься, нужны инициативные люди. Сейчас у нас есть активисты, но в основном это одни и те же люди, которые и так уже что-то делают, волонтерят. У них просто физически не хватает сил. Это волонтеры от культуры и актеры Новоржевского народного театра: они ремонтируют дома культуры, тир, библиотеки, печи кладут. Люди среднего возраста, 30–40 лет, в отличие от города — не молодежь. Я имею в виду именно сознательное волонтерство в районе.
Молодежь стараемся больше в спорт вовлекать, но многие выпивают. Пьет, впрочем, не только молодежь: алкоголь доступен в магазинах, и самогон люди варят. Раньше, до пандемии, молодежь в ДК собиралась, а сейчас ничего нельзя проводить. Вместо торговых центров, как в больших городах, у нас некоторые молодые люди зимой собираются в центральной «Пятерочке».
Кроме «лаборантки» и «домохозяйки» мне еще часто припоминают второе гражданство мужа — американское. После школы он уехал в Штаты с мамой, она потом вернулась, а он прожил там одиннадцать лет, учился и работал. Начинал, как многие мигранты, на стройке, потом у него была своя строительная компания. С его слов, в какой-то момент он понял, что никогда не станет американцем в общепринятом понимании.
Я ездила за границу смотреть, как люди решают проблемы, перенимала опыт. В 2017 году, еще депутатом, была в Швеции по линии школы местного самоуправления, на семинаре по сбору и переработке мусора. Печально, что у нас муниципалитеты лишили этих полномочий, передали их региональным операторам. А ведь со временем у нас могло бы быть как в Швеции. Там нам показывали умный квартал, где собирают дождевую воду и фильтруют ее, поливают шикарный сад на территории — и вся замкнутая цепь работает.
В 2018 году была в США, тоже по линии школы местного самоуправления, на семинаре с женщинами-политиками и предпринимательницами. Я была в Луизиане, в Новом Орлеане. В 2005 году на город обрушилось цунами, было очень много разрушений, многие тогда пропали без вести. Для людей это трагическая история, которую они вспоминают постоянно. Одна женщина спасла завод от закрытия, стала сносить разрушенные дома и перерабатывать на этом заводе древесину. У нее не было денег, чтобы купить сразу весь завод, но людей не поувольняли — они на этом предприятии стали измельчать древесину и делать из нее в облицовочную плитку. Очень интересный пример бизнес-леди.
Я, кстати, говорю по старинке: феминитивы для меня звучат странно на слух. Все-таки я заканчивала школу в постсоветское время. Ничего не имею против, если кому-то комфортно. Язык нужен, чтобы объяснить другому состояние своего внутреннего мира и мировоззрение. Но язык меняется вместе с людьми и миром, становится другим. Часть речи молодежи я уже не понимаю, а феминитивы пока просто не доходят в глубинку.
С Юлией Галяминой и ее школой местного самоуправления я познакомилась в Пскове в 2016 году. Приезжали интересные спикеры, много говорили о Хартии местного самоуправления, работе депутатов. Так что когда боты пишут про мои «политические тренинги», то, видимо, имеются в виду эти образовательные поездки.
Но, слава богу, физического давления никогда не было, кирпичи ко мне в окно не прилетали, как к Васильковой в Пустошке. В предвыборную кампанию меня, конечно, пытались снять черными PR-технологиями, но по сравнению с ней это было мягко. По надуманным основаниям, через суд — это еще мягкое давление по меркам нашей современной России. Все-таки в Пустошке главе тяжелее, чем мне здесь.
Вообще сейчас стараюсь не думать о том, что дальше со мной будет. Если начать строить какие-то планы отхода, это неминуемо случится. Не хочется думать, что в России станет настолько невозможно жить, что придется ее покинуть. Грубо говоря, для этого ко мне должны прийти в кабинет, скрутить меня за белы ручки, по причине, без причины — неважно. Но тогда, наверное, бежать уже будет поздно.
.jpg)