Моё Сенно

Сколько многозвучности, задушевности и потаенного смысла кроется в старинных названиях псковских сел, урочищ, городов, местностей и деревень. Эти своеобразные визитные карточки отличаются лаконичностью и какой-то особой знаковостью. Однажды услышанные или прочитанные на дорожных указателях, прочно утверждаются они в памяти путника и непременно приходят на ум, когда вспоминаешь ты о неповторимой, всегда и везде манящей к себе Псковской земле.

Музыкально образованный человек может и маленькую партитуру составить из всех этих Алолей, Камно, Велья, Локно, Устья, Пскова, Торопца, Опочки, Гдова или Пустошки. А уж название Мароморочка и само по себе звучит словно припев доморощенной частушки или разудалой застольной песни. Когда среди московской суеты, велеречивости и постоянной занятости хочется мне отдохнуть, мысленно прокручиваю я десятилетиями создававшийся в памяти фильм о Псковщине, дабы хоть как-то отойти от тяжелого столичного повседневья. И чаще всего встает перед глазами четкий титр с короткой надписью «Сенно». В одном лишь этом слове сконцентрирована внутренняя суть псковского жизненного лада и веками создаваемой местной обрядовости.

Сразу же вспоминаются светлые тихие летние вечера, когда отправлялись мы с настоятелем Псково-Печерского монастыря архимандритом Алипием и верным его сподвижником, изысканно красивым отцом Агафангелом «попить чайку», как любил говаривать властный и одновременно заботливый игумен, где-нибудь под сенью старых деревьев. Непременно выходили из машины, оставленной за околицей погоста Сенно, и неспешно шли к дивному псковскому храму и к особенно влекущей к себе его звоннице. «Вот, Савва, - начинал беседу своим наполненным добротой голосом незабвенный строитель монашеского бытия, — остаться бы здесь до конца отпущенных Богом дней. Исправно служить в наполненном тишиной храме, знать нужды и заботы каждого прихожанина, самому звонить в сенновские колокола и слушать голос окружающей тебя природы». А потом Алипий вместе с так же, как и он, щедро одаренным музыкальным слухом архимандритом Агафангелом начинал петь церковные молитвы и гимны, заставляя нас невольно восторгаться их глубоким смыслом, тончайшим симфонизмом и многоголосием. Иногда, чтобы вернуть нас с небес на землю, монастырские насельники, которым отнюдь не чужда была земная красота, исполняли проникновенно «Тонкую рябину» или «Вечерний звон». Да так славно пели они, как любой тогдашней артистической знаменитости и не снилось.

Неоднократно совершали мы паломничества в Сенно и с тонкими знатоками, ревнителями и стойкими хранителями псковских древностей Всеволодом Петровичем Смирновым и Борисом Степановичем Скобельцыным. Реставратор и кузнец, напоминавший внешним видом могучие опоры псковских храмов, «Сиволод», как величал его один из мастеровых севиной реставрационной артели, живописал скупыми, на вес золота ценимыми словами первозданность и неповторимость здешней церкви. Артистичный, взрывной, заразительный, от всей души хохочущий потомок древнего псковского рода Скобельцыных дополнял рассказ своего сурового, на первый взгляд, собрата богатыми домыслами, превращавшимися в своеобразную реконструкцию изначального облика архитектурного комплекса в Сенно.

От своих псковских товарищей по ремеслу, с которыми студенчествовал он в послеблокадном Ленинграде, унаследовал их фронтовой товарищ Василий Михайлович Звонцов любовь к Псковщине, а особливо к столь горячо полюбившемуся погосту Сенно (естественно, после родного Михайловского). Увидев впервые бывшего секретаря одного из ленинградских партийных райкомов художника Звонцова в кресле главного редактора крупного издательства «Аврора», где готовился тогда мой большой альбом о псковских художественных сокровищах, я поначалу весьма настороженно отнесся к дотошному и пытливому собеседнику, испугавшись, а вдруг он из числа обкомовских выдвиженцев, брошенных на ответственный участок пропаганды отечественной культуры в зарубежье. Но когда Василий Михайлович, бережно держа в руках макет псковского альбома, внимательно рассматривал каждую его полосу и навязчиво рекомендовал что-то заменить или добавить существенные детали, понял я, что с этим мягким, похожим на плюшевого медведя человеком предстоит мне плодотворно сотрудничать и дружить.

Каждый раз, когда мы прощались после деловой встречи, он непременными ритуальными словами завершал беседу: «Обязательно, обязательно прошу Вас поместить в альбом хорошее изображение погоста Сенно. Он ведь так прекрасен, а главное особенно наглядно свидетельствует о таланте древних псковских архитекторов». А потом уже за гостеприимным столом Семена Степановича Гейченко тонкий певец Святогорских земель постоянно восторгался чудесными видениями, являвшимися всякий раз, когда доводилось ему бывать в Сенно.

Нынче столь любимый нами погост Сенно пребывает в состоянии, как ни печально об этом говорить, полной запущенности и постепенного огнивания. Пора людского забвения о прошлом, вместе с перестройкой пришедшая на Псковщину, принесла сюда разрушения не менее страшные, чем оставила последняя война. Равнодушие и голый прагматизм людей, ответственных за охрану памятников истории и культуры, пришли на смену возрожденческому и бескорыстному служению псковской культуре архимандрита Алипия, Семена Гейченко, Всеволода Смирнова, Юрия Спегальского, Бориса Скобельцына, Михаила Семенова, Леонида Творогова, Василия Звонцова, Анатолия Лукина, Петра Фомина и многих солдат и детей страшной войны.

Но убежден я, недолго равнодушие сие будет витать над Псковской землей. Края здешние и не такое видели, и даже после самых тяжелых нашествий и разорений вставала Псковщина на ноги. Поднимется она и сейчас, хранимая Богом, и проникновенный звон колоколов храма в Сенно разнесется снова над извечными здешними далями, приглашая современников в этот земной рай.

Савва Ямщиков.